– Мимо! – заявил Сногден, в то время как охотник прятал свой револьвер в карман. – Бросьте, Георг. Очень громко. Вы слышали, – обратился Сногден к Вейсу, – историю двойного самоубийства? Это произошло вчера ночью. Двое попали друг другу в лоб.
– В двух шагах?
– В пяти дюймах. Мне сказал за игрой Бекль. В гостинице «Генуя» застрелились влюбленные. Хозяин горюет, так как возник слух, что из-за этих смертей все браки нынешнего года будут несчастны. Ясно, что гостиница опустела.
– Тьфу! – плюнул Ван-Конет. – Не каркайте. Пусть предсказывают, кто и как хочет. Я женюсь на своей обезьянке и залезу в ее защечные мешочки, где спрятаны сокровища.
, – Осмелюсь спросить, – почтительно обратился Баркет к знатному посетителю. – Как произошло такое несчастье? Филипп Баркет, к вашим услугам, мастерская вывесок, Безлюдная улица. 6, а также транспаранты, бенгальские огни, если позволите… Печальное происшествие!
Ван-Конет хотел пропустить вопрос мимо ушей, но заметил розовое лицо Марты и не сдержал бессмысленного позыва – коснуться, хотя бы словами, свежести девушки, задевшей его фантазию.
– Как? Милейший, я не знаток. Должно быть, утолив свою страсть, оба поняли, что игра не стоит свеч.
Марта покраснела под прищуренным на нее взглядом Ван-Конета и без нужды переместила тарелку.
– Странное объяснение! – заметил Давенант, тихо смеясь.
Все с удивлением посмотрели на хозяина гостиницы, осмелившегося перебить Ван-Конета.
Ван-Конет, выпрямившись, думал о том же. Наконец, двинув бровью, он снизошел до ответа:
– Чем оно странно? Я нахожу, между прочим, что эта гостиница… странная. А можете вы попасть в муху? Мне кажется, меткости ваших замечаний должно отвечать еще какое-нибудь точное качество.
Не поняв скрытой пьяной угрозы и желая смягчить неловкость, Баркет набрался духом, заявив:
– Гравелот – первоклассный стрелок, не имеющий, я думаю, равных себе.
– А! В самом деле? Я обижен, – сказал Ван-Конет, начиная скучать.
– Но я тоже стрелок! – заявил Вейс. Захотев от скуки стравить всех, Лаура обратилась к Давенанту:
– Ах, покажите ваше искусство! Ведь это все хвастуны.
– Как, и я?! – воскликнул Ван-Конет.
– Ну, вы, пожалуй, еще не очень плохой стрелок.
– Мы все – стрелки, – сказал Сногден. Опять села муха на подбородок Лауры, и она махнула рукой перед лицом, сгоняя докучное насекомое.
– Хозяин! Застрелите муху с того места, где стоите! – приказал Ван-Конет.
– В случае удачи – плачу гинею. Вот она где сидит! На том столе.
Действительно, муха сидела на соседнем пустом столе, у стены, ясно озаряемая лучом.
– Хорошо, – покорно сказал Давенант. – Следите тогда.
– Наверняка промажете! – крикнул Сногден. От буфета до стола с мухой было не менее пятнадцати шагов.
– Ставлю еще гинею!
Давенант задумчиво взглянул на него, вытащил свой револьвер с длинным стволом из кассового ящика и мгновенно прицелился. Пуля стругнула на поверхности стола высоко взлетевшую щепку, и муха исчезла.
– Улетела? – осведомился Вейс.
– Ну нет, – вступилась Мульдвей. – Я смотрела внимательно. Моя муха растворилась в эфире.
– Гинея ваша, – отозвался Ван-Конет. Став угрюм, он бросил деньги на стол. Сногден призвал служанку и отдал ей гинею для Давенанта.
Все были несколько смущены.
Давенант взял монету, которую принесла служанка, и внятно сказал:
– Эти деньги, а также и те, что лежат на столе, вы, Петрония, можете взять себе.
– Случайное попадание! – закричал Ван-Конет, разозленный выходкой Гравелота. – Попробуйте-ка еще, а? На приданое Петронии, а?
– Отчего бы и не так, – сказал Давенант. – Шесть пуль осталось, и, так как муху мы уже наказали, я вобью пулю в пулю. Хотите?
– А черт! – крикнул Сногден. – Вы говорите серьезно?
– Серьезно.
– Получайте шесть гиней, – заявил Ван-Конет.
– Игра неравная, – вмешался Вейс. – Он должен тоже что-нибудь платить со своей стороны.
– Двенадцать гиней, хотите? – предложил Давенант.
– Ну вот. И все это – Петронии, – сказал Ван-Конет, оглядываясь на пылающую от счастья и смущения женщину.
Противоположная буфету стена была на расстоянии двадцати шагов. Давенант выстрелил и продолжал колотить пулями в стену, пока револьвер не опустел. В штукатурке новых дырок не появилось, лишь один раз осыпался край глубоко продолбленного отверстия.
– А! – сказал с досадой Ван-Конет после удрученного молчания и крика «Браво!» Лауры, аплодировавшей стрелку. – Я, конечно, не знал, что имею дело с профессионалом. Так. И все это – ради Петронии. Плачу тоже двенадцать гиней. Я не нищий. Для Петронии. Получите деньги.
На знак хозяина трепещущая служанка взяла деньги, сказав:
– Благодарю вас. Прямо чудо.
Она засуетилась, потом стала у двери, блаженно ежась, вся потная, с полным кулаком денег, засунутым в карман передника.
Марта тихо смеялась. Ван-Конету показалось, что она смеется над ним, и он захотел ее оскорбить.
– Что, пышнощекая дева… – начал Ван-Конет; услышав торопливые слова Баркета: «Моя дочь, если позволите», – он продолжал: – Достойное и невинное дитя, вы еще не вошли в игру с колокольным звоном и апельсиновым цветом? Гертон полон дураков, которые надеются остаться ими «до гробовой доски». А вы как? А?
– Марта выйдет замуж в будущем году, – почтительно проговорил Баркет, желая выручить смутившуюся девушку. – Гуг Бурк вернется из плавания, и тогда мы нарядим Марту в белое платье… Хе-хе!